СССР-2061 [Антология] - Виктор Гвор

— Удачи вам. И подстригитесь. Вряд ли такая прическа уместна в космосе.

Юноша еще долго сидел на скамейке, смотря вслед ушедшей женщине. И в его глазах загорались маленькие искры надежды.

* * *

На следующий день Лихнецкого прямо с порога вызвал к себе начальник приемной комиссии. Подмигнув секретарше, Сергей нырнул в кабинет Мусабаева.

— Вызывали, Юрий Талгатович?

— А, Сереженька, заходи, садись, дорогой. Чай не предлагаю, видишь, некогда, к Старику бежать надо, да.

Сергей, встав у края длинного стола, смотрел, как хозяин кабинета собирает в папку какие-то бумаги.

— Я чего тебя вызывал, не помнишь? — бывший космонавт потер переносицу.

— Нет, Юрий Талгатович, мне Леночка не говорила.

Хмыкнув, тот продолжил собирать документы.

— Ах, да. Точно. Ты же вчера на приеме сидел?

— Да, там.

— У тебя была старушка? Приносила документы?

— Была такая. Помню.

— А чего документы не принял?

— Так ведь возраст, Юрий Талгатович. Куда ей в космос? Мы молодых через одного допускаем.

— Знаю, знаю. А документы зря не принял.

Сергей удивленно поднял брови.

— Жалуются мне на вас. Говорят, нет уважения к пожилым людям. Кому, как не опытным аксакалам, помогать в нелегком деле освоения других планет, — хозяин кабинета иронично покачал головой. — Из лиги пожилых людей мне звонили. Говорят, обижаем. И энпе у нее есть, и здоровье без болячек, а мы не принимаем. Нехорошо.

Мусабаев направился к выходу, махнув Сергею рукой следовать за собой. Выйдя в приемную, глава комиссии, остановившись, развернулся к Лихнецкому.

— Так что будь добр, найди эту старушку и возьми её документы. Сам к ней съезди, уважь. А там на комиссии посмотрим, уважительно откажем.

Сергей кивнул и отправился в центр приема искать телефон неугомонной старушки.

* * *

Через неделю Старик сменил гнев на милость и забрал Лихнецкого из приемной комиссии. На радостях Сергей клещом вцепился в работу, месяц нещадно гонял монтажников и сдал четвертый блок приемке без замечаний. Старик по такому случаю без возражений отпустил Сергея в отпуск, и тот на две недели улетел на море. Отдыхал, отсыпался, не интересуясь ничем, кроме курортной жизни.

В конце июня загоревший и свежий Лихнецкий вернулся на работу, и с порога был вызван Стариком.

— Сережа, вы в курсе, что вчера было итоговое заседание приемной комиссии по «народным космонавтам»?

Старик беспокойно вышагивал взад и вперед по своему кабинету.

— Отобрали двадцать финалистов. Тех, что пойдут на общий курс обучения. На мое удивление, там есть человек десять толковых. Посмотрим, как они себя проявят, но я человек пять из них взял бы работать на орбитальную. Так что, возможно, из этой затеи будет хоть какой-то толк.

Остановившись у окна, Старик долго стоял молча, о чем-то размышляя. Лихнецкий, замерший на стуле, в недоумении пялился в монументальную спину начальства, не понимая, зачем он понадобился.

— Так вот, Сережа, — не поворачиваясь, Старик закончил паузу, — среди финалистов оказалась и ваша протеже.

Лихнецкий судорожно пытался вспомнить, кого может иметь в виду Старик.

— Екатерина Ивановна, милейшей души женщина. Будь она лет на тридцать моложе, у меня бы не было возражений. Но сейчас!? Риск в такой дальней экспедиции слишком велик. Впрочем вы сами прекрасно знаете, — старик невесело усмехнулся, — комиссия не пропустила бы её. Однако у нее нашелся защитник — целый директор института геронтологии Тоцкий. Даже на совещание в министерство пролез, устроил мне знатный скандал.

Старик снова зашагал из угла в угол. Зная шефа достаточно долго, Лихнецкий чувствовал, в каком он бешенстве.

— В любом случае, сейчас этот доброхот будет таскаться тут у нас, пробивая себе новое поле для исследований. Будет капать мне на мозги, требовать, упрашивать и всячески действовать на нервы. Мне с ним нянькаться — ни времени ни сил. Поэтому я попрошу вас, Сергей, взять это на себя. Прикроете старика от этого клеща, хорошо? Я вас назначу куратором «бабушки Кати» и по всем вопросом буду направлять Тоцкого к вам. Вы уж побегайте от него, устройте ему цирк, как умеете. Пусть погоняется за вами, может, не будет лишний раз мешать работе. А если сумеете выбить из него что-то полезное, можете рассчитывать на премию. Договорились?

— Хорошо, Михаил Григорьевич, — удивленный до предела от таких новостей, Сергей кивнул, — сделаем все в лучшем виде.

* * *

Неделю Лихнецкий успешно бегал от Тоцкого. Особенно подошли под роль убежища отдел кадров и бухгалтерия. Болтая о пустяках с девчонками в отделах, он перебегал из одного в другой, мороча голову незваному гостю. Но враг был хитер и тоже не лыком шит. Первой перед конфетами и обаянием Тоцкого пала бухгалтерия, а спустя пару дней и кадровики. Сергей вовремя заметил это и отступил в тренировочный комплекс на занятия группы своей подопечной, там, где его заведомо не будут искать.

На этой неделе шел цикл гидроневесомости. В громадном бассейне, в толще прозрачной, как стекло, голубоватой воды, на глубине восьми метров плавала копия корабля экспедиции. Где, кстати, был и тот самый злосчастный четвертый блок. Лихнецкий устроился на балконе и с высоты наблюдал за группой: пять человек в громоздких желтых скафандрах, неспешное погружение, черные костюмы сопровождающих водолазов. На своем планшете Сергей зашел в сеть и подключился к камерам на костюмах и модели станции. Ему всегда нравилось это неспешное действо, похожее на танец. Почти четыре часа он наблюдал за отработкой ручного раскрытия солнечных батарей. Четыре раза, уткнувшись в экран планшета, ходил за кофе, чуть не врезавшись в коридоре в лаборанта в белом халате. Шея от такого обращения затекла и ныла.

Наконец, всех пятерых подняли на берег и стали вытаскивать из скафандров. Лихнецкий специально не смотрел списки, кто работает под каким номером, пытаясь угадать, где его подопечная. Даже поспорил сам с собой, но, увы, проиграл. Восьмой номер отработал всю программу на пять, второй результат в группе по времени. А когда под шлемом обнаружились короткие седые кудри, Сергей мысленно дал себе подзатыльник. Не дожидаясь, пока группа разоблачится из «доспехов», он отправился к лестнице, собираясь отловить свою протеже на выходе из комплекса.

* * *

Тренировка далась Екатерине Ивановне тяжело. Четыре часа в тесной «скорлупе», давящая глубина, накатывающая тошнота от чувства невесомости. Когда шлем сняли, ей захотелось кричать от облегчения. Пока снимали скафандр, она с трудом сдерживалась, чтобы не выдать усталость, улыбалась, неуклюже шутила, вызывая взрывы хохота у помогавших ей парней. А когда наконец оказалась свободна, стала успокаивать запаниковавшую при всплытии девушку, чтобы никто не видел, как у нее самой дрожат руки. Ей было странно видеть,